Том 1. Авиация превращений - Страница 30

сна, времени и жизни.
Да, время — это суп кручины,
а жизнь — дерево лучины,
а сон — пустыня и ничто.
Молчите.
В разговоре хоть о чём-нибудь
всегда присутствует желанье
сказать хотя бы что-нибудь.
И вот, в корыто спрятав ноги,
воды мутные болтай.
Мы, весёлые, как боги,
едем к тёте на Алтай.

Тётя:

Здравствуй, здравствуй,
путьша пегий,
уж не ты ли, путник, тут
хочешь буквам абевеги
из чернил приделать кнут?
Я — старуха, ты — плечо,
я — прореха, ты — свеча.
То-то будет горячо,
коли в ухо мореча!

Мыс Афилей:

Не вдавайтесь,
а вдавейтесь,
не пугайтесь,
а пугейтесь.
Всё настигнет естега:
есть и гуки, и снега.

Тётя:

Ну ползи за воротник.
Ты родник и ты крутник.

Мыс Афилей:

А ты, тётя, не хиле,
ты микука на хиле.

Тётя:

Врозь и прямо и вседней,
мокла радости видней.
Хоть и в Библи был потоп,
но не тупле, а котоп.

Мыс Афилей:

Хваду глёвла говори.
Кто, — сказали, — главари?
Медень в оципе гадай
или <нрзб.>

Тётя:

Я — старуха без очков,
не видать мне пятачков, —
вижу в морде бурачок, —
Ну так значит — пятачок!

Мыс Афилей:

Ты, старуха, не виляй,
коку-маку не верти,
покажу тебе — гуляй! —
будешь киснуть взаперти.
Где контыль? и где монтыль?
Где двудлинная мерла?

Тётя (трясясь):

Ой-де, люди, не бундыль,
я со страху померла.

Мыс Афилей (доставая карандаш):

Прочь, прочь, прочь!
Отойди,
тётя, радости река,
наземь вилы поклади!
Пожалейте моряка.

Тётя:

Ты не ври и не скуври,
вижу в жиле шушность я,
ты мой дух не оскверни,
потому что скушность я.

Мыс Афилей:

Потому что скушность я.

Тётя:

Е, еда мне ни к чему:
ешь, и ешь, и ешь, и ешь.
Ты подумай, почему
всё земное — плешь и грешь?

Мыс Афилей (подхватывая):

Это верно, плешь и грешь!
Когда спишь, тогда не ешь,
когда ешь, тогда не спишь,
когда ходишь, то гремишь,
а гремишь, — так и бежишь.
Но варенье — не еда,
сунешь ложку в рот, глядишь —
надо сахару.
Беда!

Тётя:

Ты, гордыни печенег,
полон ласки, полон нег,
приласкай меня за грудь,
только сядем где-нибудь.

Мыс Афилей:

Дай мне руку и цветок,
дай мне зубки и свисток,
дай мне ножку и графин,
дай мне брошку и парафин.

Тётя:

Ляг и спи, и види сон,
будто в поле ходит слон,
нет! не слон, а доктор Булль,
он несёт на палке нуль,
только это уж не по-,
уж не поле и не ле-,
уж не лес и не балко-,
не балкон и не чепе-,
не чепец и не свинья, —
только ты да только я.

Мыс Афилей:

Ах, как я рад и как счастлив,
тётя, радости река,
тётя, слива между слив,
пожалейте моряка.

Тётя:

Ну, влепи мне поцелуйчик
прямо в соску и в ноздрю,
мой бубенчик, херувимчик,
на коленки посади,
сбоку шарь меня глазами,
а руками позади.

Мыс Афилей:

Это, тётя — хм! — чудная
осенила тебя мысль.
Что ты смотришь, как Даная,
мне в глаза, ища блаженство,
что твердишь ты мне: «одна я
для тебя пришла с вершины
Сан-Бернара… — тьпфу! — Алтая,
принесла тебя аршином…»

Тётя:

Ну аршины, так аршины,
ну с вершины, так с вершины.
Дело в том, что я нагая.
Любит кто тебя другая?

Мыс Афилей:

Да, другая, и получше,
и получше, и почище,
посвежей и помоложе!

Тётя:

Боже! Боже! Боже! Боже!

Мыс Афилей (переменив носки):

Ты сама пойми, — я молод,
молод, свеж, тебе не пара,
я ударю, будто молот,
я дышу — и много пара.

Тётя:

Я одна дышу, как рота,
но в груди моей мокрота,
я ударю, как машина,
куб навылет в пол-аршина.

Мыс Афилей:

Верно, вижу, ты упряма,
тётя, радости река,
тётя, мира панорама,
пожалейте моряка.

Тётя:

Погляди — ведь я, рыдая,
на коленях пред тобой,
я как прежде, молодая,
с лирой в пальцах и с трубой.

Мыс Афилей (прыгая от радости):

То-то радости поток!
Я премудрости моток!

11 ноября 1930

«Фадеев, Калдеев и Пепермалдеев…»

Фадеев, Калдеев и Пепермалдеев
однажды гуляли в дремучем лесу.
Фадеев в цилиндре, Калдеев в перчатках,
а Пепермалдеев с ключом на носу.
Над ними по воздуху сокол катался
в скрипучей тележке с высокой дугой.
Фадеев смеялся, Калдеев чесался,
а Пепермалдеев лягался ногой.