Он:
Скорей сколотим быстрый плот
и поплывем по вьющейся реке.
Мы вмиг пристанем к ангельским воротам.
Она:
Где?
Он:
Там за поворотом.
11 марта <1931>
Школьница:
Смотрю в окно
и вижу птиц полки.
Учитель:
Смотри в ступку на дно
и пестиком зерна толки.
Школьница:
Я не могу толочь эти камушки:
они, учитель, так тверды,
моя же ручка так нежна…
Учитель:
Подумаешь, какая княжна!
Скрытая теплота парообразования
должна быть тобою изучена.
Школьница:
Учитель, я измучена
непрерывной цепью опытов.
Пять суток я толку. И что же:
окоченели мои руки,
засохла грудь,
о Боже, Боже!
Учитель:
Скоро кончатся твои муки.
Твое сознание прояснится.
Школьница:
Ах, как скрипит моя поясница!
Учитель:
Смотри, чтоб ступка все звенела
и зерна щелкали под пестиком.
Я вижу: ты позеленела
и ноги сложила крестиком.
Вот уже одиннадцатый случай
припоминаю. Ну что за притча!
Едва натужится бедняжка —
уже лежит холодный трупик.
Как это мне невыразимо тяжко!
Пока я влез на стул
и поправлял часы,
чтоб гиря не качалась,
она, несчастная, скончалась,
недокончив образования.
Школьница:
Ах, дорогой учитель,
я постигла скрытую теплоту парообразования!
Учитель:
Прости, но теперь я тебя расслышать не могу,
хотя послушал бы охотно!
Ты стала, девочка, бесплотна
и больше ни гугу!
Окно:
Я внезапно растворилось.
Я — дыра в стене домов.
Сквозь меня душа пролилась.
Я — форточка возвышенных умов.
15 марта 1931
Отец и мать родили сына
и рота тётушек примчалась.
Мать отдыхала на кровати,
а люлька медленно качалась.
Отец:
Вот господа мой сын.
Глядите как он ещё паршив.
Мать:
Отец, отец,
не говори так убедительно.
Ребёнок право же не худ.
Он глаз едва лишь приоткрыл,
но ничего им в комнате не замечает —
глаз не бежит куда ему приказано,
и ухо музыки не ловит,
и стук лишь по костям попадает в череп.
И что же ты, отец гремучий,
долбишь нескончаемую мысль
о гадости своего сына?
Отец:
Его фигура на гвоздь похожа.
Какие немощные взгляды!
Смотри жена, какая рожа —
такую вспомнят и коляды.
И цвет лица подобен воску,
и губы сковородником
непрестанно тянут соску…
Неужели ты довольна этим греховодником?
Мать:
Ой ли, ты-то не доволен,
сам же батенька сияешь.
Отец:
Цыц, молчи паршивка,
чего люльку не качаешь.
16 марта <1931>
Окнов:
Всегда всегда в глубине политик
наука умеет много гитик.
Козлов:
Неправ ты дорогой товарищ.
Довольно мы с тобой кувыркались
и Федьку за ноги таскали.
Окнов:
Погибнешь ты,
печаль, тоска ли
заполоснёт тебе мозги.
Козлов:
Не вижу ни зги
в твоих речах.
Окнов:
О ты несомненно зачах,
читая газет скучную структуру.
Вот и дождался с ума сошествия
в живот из головы
и по ногам
и в пятку.
Эй, где хвостик мысли?
а он уж в землю нырк.
Вот прыткий!
Козлов:
Нет, давай по порядку
посмотрим раньше моих речей открытки.
Окнов:
В них я не вижу ни боба —
пощади меня Боже Твоего раба.
Козлов:
Да ты никак религиозный!
Окнов:
Это вопрос очень серьёзный.
Материя по-моему дура,
её однообразная архитектура
сама собой не может колебаться.
Лишь только дух ее затронет робко —
прочь отлетает движения пробка,
из темных бездн плывут акулы
в испуге мчатся молекулы,
с безумным треском разбивается вселенной яйцо,
и мы встав на колени видим Бога лицо.
Тот же, кто в папахе рока
раб ума, слуга порока, —
погибает раньше срока
поражённый кочергой.
Пораженный кочергой.
Козлов:
Скверно думаешь товарищ
и несешь одну фасоль,
революции пожарищ
Богом уши не мозоль,
мало мы с тобой кувыркались
Федьку за ноги — фан…
(падает поражённый кочергой.)
Окнов:
Как я его трахнул.
Разом смолк.
А теперь, пока не поздно,
дам тягу в окно.
Окно:
Я внезапно растворилось.
Я дыра в стене домов
мне все на свете покорилось